“Чтобы больше никогда не повторились эти страшные события, чтобы наши дети жили под мирным небом.” – Один из частых ответов на озвученный вопрос.
И вроде бы всё верно сказано, но как показывает практика, далеко от личного восприятия.
Когда я только начинал работать с подрастающим поколением, ученики задавали подобные вопросы, отвечал похожими “дежурными фразами из СМИ или учебников истории”. Не смотря на кивание головой, мол, -“Ага. Ясно-понятно.”, в глазах ребят читалось явное эмоциональное безразличие.
Парадокс заключается в том, что мы хотим рассказать детям об ужасах войны, в то же время стараясь оградить их от этих ужасов, не допустить повторения.
В коридорах образовательных учреждений висят портреты генералов, маршалов, героев России, на тематических уроках и классных часах звучат их фамилии. И правильно! Преклоняюсь перед подвигами каждого их них!
НО!
С эмоциональной точки зрения, это лишь часть информации. Причем малая часть.
Расскажите лучше о Тане Савичевой, посмотрите на те листочки-дневники, на которых детским подчерком написаны даты смерти своих родных. И не бегло, в полглаза, как вы смотрите на рекламу, а с минуту на каждый. Представьте что это писали бы вы. Осознание начинает приходить только секунд через 40.
Расскажите о Зое Космодемьянской и Вере Волошиной.
Про Бухенвальд и Освенцим многие (надеюсь) знают, ну хотя бы названия слышали. А название “Саласпилс” говорит о чем то? Нет? Вы поищите информацию. Прямо сейчас, не откладывая, к статье потом вернетесь.
Ознакомились? Вот они, ужасы. А представьте сколько таких же, небольших, локальных “Саласпилсов” было?
Стоит немножко глубже копнуть и на каждой шагу информация от которой волосы дыбом а внутри начинает зреть священная ярость.
Ирина Николаевна Вульфсон, сотрудник НИИ педиатрии им. Г.Н.Сперанского, была ранена, работая в эвакогоспитале первой линии фронта. К 60-летию победы Ирина Николаевна рассказала некоторые воспоминания корреспонденту газеты “За Калужской заставой”.
КРОВЬ ЗА КРОВЬ
– Про меня, пожалуйста, не надо, – просит участница Великой Отечественной доктор медицинских наук детский кардиолог Ирина Николаевна Вульфсон. – Хочу, чтобы вы просто рассказали эту историю.
Было это под Вязьмой. Ранней осенью 1942-го. К тому времени четверокурсница московского мединститута старший лейтенант медицинской службы Ирина Вульфсон уже четвертый месяц работала начальником хирургического отделения полевого передвижного госпиталя № 4464. Кто скажет мало, тот ничего не знает о войне. Персонала всего трое, а раненых, обновляющихся каждые три-четыре дня, до шестидесяти. Специализация – конечности. Задача: срочно ампутировать, загипсовать, перебинтовать и отправить дальше – на восток, в эвакогоспиталь.
Конвейер боли, крови, немыслимого напряжения, оставляющий на сон порой всего минуты. В такой ситуации человек невольно приглушает чувства – иначе не выдержать.
Ирине было вдвойне, втройне труднее не распускаться: в 41-м она потеряла мужа – расстреляли как врага народа фактически за одну только немецкую фамилию. Хотя происходил Владимир Тизенгаузен из обрусевших немцев, попавших в Россию еще при государыне Екатерине. Плюс с мамой в Москве остался ее сынишка – всего-то восьмимесячный…
– Вязьма раза три переходила из рук в руки, – вспоминает Ирина Николаевна. – И вот когда фашистов окончательно выбили из почти дотла спаленного города, к нам ночью пришли взволнованные деревенские женщины. Сказали, что в ближайшем лесу у немцев действовал потаенный детский “госпиталь”. Подождите, адрес назову, – достает пожелтевший конверт, отправленный когда-то матери, читает: – Смоленская область, Вяземский район, деревня Старый Ржавец. И там остались дети. Мы, конечно, сразу туда помчались. Увидели старинный барский дом с колоннами. Зашли внутрь при полной тишине. Две чисто побеленные комнаты. В первой только операционный стол. Во второй дети лежали в беленьких кроватках, укрытые белоснежными одеяльцами. Безмолвные, как куколки. Все наголо стриженные, все в белых рубашечках, трусиках. Точно пациенты, приготовленные к операции. Им всем было где-то от четырех до восьми лет. Они совершенно не реагировали на наше появление. И это было до безумия страшно! Я таких детей никогда больше не видела.
Когда малышей – кого на подводе, кого на руках – доставили в госпиталь, среди раненых стало твориться что-то невообразимое. Мужики скрипели зубами, кто-то, не таясь, плакал, кто-то материл Гитлера и иже с ним. И все кричали: “Возьмите у меня кровь!” Переливание крови начали той же ночью, продолжали целый день. Не помогало…
Они умирали, – горько продолжает Ирина Николаевна. -Вернее, таяли как свечечки. Без слез, без слов. Совершенно безучастные к окружающим их дядям, тетям, готовым отдать, кажется, все для их спасения. Только от двух-трех удалось услышать имя. Чьи они, откуда? Ничего так и не узнали. Из двадцати лишь одиннадцать к концу дня отправили на машине с ранеными. Остальных пришлось похоронить… Но и тем, в ком еще теплилась жизнь, думаю, вряд ли посчастливилось добраться до эвакогоспиталя.
Совершенно очевидно, что дети – жертвы чудовищного эксперимента. Это был донорский пункт, поставлявший кровь для солдат, офицеров рейха. Видите ли, детская кровь более активная. Но для малолетнего донора, у которого кроветворная система еще полностью не сформировалась, потеря необратима. Даже если его поддерживать полноценным питанием, витаминами. А бедняжек ведь даже не кормили. Просто выкачивали из них кровь…
Вот он фашизм, который кому-то в Европе сегодня кажется уж и не таким страшным. Вроде бы даже безвинным. Причислила же Литва лагерь в Саласпилсе, где были похожие детские отделения, к воспитательно-трудовому учреждению.
Ирина Николаевна, по сей день консультирующая маленьких пациентов в поликлинике, в шестидесятых годах туда, кстати, ездила. Запомнились ребячьи рисунки – домики, елочки, солнышко с ножками, выцарапанные камешком на стенах казематов. И удары сердца, бьющегося прямо из-под земли, вдоль всей дороги, ведущей к последнему причалу тысяч безвинных жертв.
Несчастные доноры из фашистского “госпиталя” под Вязьмой не успели оставить не только своих рисунков – даже имен, фамилий, адресов. Похоже, эта безымянность особенно гнетет доктора, умеющего, как никто другой, слушать и лечить детское сердце. “Мы даже не знаем, кого там загубили, – совсем тихо говорит она. – Потому и решила впервые донести эту историю через столько лет. Просто как факт. С единственной просьбой ко всем живущим, ко всем начинающим жить – чтобы помнили. Это было!..”
Газета «За Калужской заставой» – № 16 (403) – 11 мая 2005 г.
Любой человек живет на стыке прошлого, настоящего и будущего. Поэтому память о прошлом очень избирательна, события прошлого не вызывающие в нас эмоции, со временем тускнеют и практически вытесняются. А что же говорить о событиях, которые мы знаем как исторические факты, а подробности об этих событиях из художественной литературы. Много ли в нас эмоций, когда мы слышим Невская битва, битва на Калке, Куликовская битва? А в этих сражениях мы тоже защищали свои земли от внешнего врага, люди умирали на поле битвы и многие не вернулись к своим семьям.
Мы не просто должны, мы обязаны помнить!
С Великим праздником, друзья!
С Днём Победы!
